| 13
И тогда, над сном своим восстав,
Оглянувшись на былое снова,
Изронил златое Святослав,
На слезах замешенное слово.
Так сказал он: «О, мои сыны,
Игорь-князь, буй Всеволод! Как рано,
Жаждой ратной славы смущены,
Вы в поход отправились на хана.
В бой вступили вы в недобрый час,
Кровь врагов не к чести проливали,
Хоть сердца отважные у вас
Скованы из самой лучшей стали.
В правом деле были не правы,
Я себя утешить не умею.
Что же, что же сотворили вы
С сединой серебряной моею?
Ярослав Черниговский, мой брат,
Видно, уж не властен над князьями,
А ведь он-то силами богат,
Ратями, что в бой стремятся сами.
Татраны и Шельбиры его,
Ольберы, ревуги и топчаки
Без щитов справляли торжество, —
Засапожный нож служил им в драке.
Перед ними шла во всех боях
Слава многозвучная их дедов,
И бежал от грозных кликов враг,
В первой схватке ярость их изведав.
|
Вы ж решили, покидая дом,
Позабыв, что Русь всего дороже:
«Славу прошлых дней себе возьмем,
Славу будущих поделим тоже».
Диво ль старцу сбросить с плеч года?
Сокол тот, что в линьке побывает,
Не позволит разорить гнезда,
Хищных птиц он высоко взбивает.
Но беда — забыл о брате брат,
И пойти на ворога мне не с кем.
Русичи у Римова кричат,
Преданные саблям половецким.
Зашумел на пажитях бурьян,
Разрастаясь буйно вместо хлеба,
А Владимир изошел от ран, —
Горе сыну доблестному Глеба!
14
Великий княже Всеволод! Неужто
И мыслью не помыслишь ты о том,
Что братская любовь твоя и дружба
Могла бы Киев заслонить щитом.
Ведь если б ты привел подмогу кстати,
Несдобровать бы лютому врагу.
Шли б девки-половчанки по ногате,
А пленники по резани в торгу. |